Жестокое пробуждение - вот что, как минимум, ощутили западные руководители 1 января, когда президент Путин, перекрыв газ Украине, поставил под угрозу его поставку в Европу. Они, все эти годы твердившие (особенно во Франции и Германии), что Россия стремительно превращается в "нормальную" страну", оказались не в состоянии разглядеть сквозь розовые очки цели газовой политики Кремля.

Пиком этого скандала было то, что противостояние началось в тот самый день, когда Россия стала председателем "большой восьмерки". Хотя Владимир Путин мечтал попасть в этот узкий круг промышленно развитых великих наций, он, как ни странно, серьезно рискнул репутацией своей страны. Почему? Хотел напугать? Напомнить, что Россия остается главенствующей державой в своей бывшей империи, несмотря на волну демократических "цветных" революций? Или испытать реакцию Запада? В европейских канцеляриях этот вопрос многих повергает в растерянность. Европа, похожая в этом отношении на страуса, долго надеялась, что, закрыв глаза на явное ущемление свобод в России и жестокость грязной войны, которую Москва ведет в Чечне, ей удастся чудесным образом умиротворить российского партнера. Произошло же прямо противоположное. Антидемократический поворот во внутренней политике, произошедший с приходом Путина к власти, проявляется уже и во внешней политике России, драматическим образом меняя ее.

Весной 2000 года, когда бывший офицер КГБ с тусклыми глазами стал царем всея Руси, он - во имя "наведения порядка в государстве" - первым делом взялся за крупных медиамагнатов и могущественных областных губернаторов, справедливо обвиняемых в "приватизации" государства. Запад, обнадеженный поддержкой, которую Путин оказал ему во время кризиса 11 сентября, аплодировал тому, что он считал законной борьбой против акул дикого капитализма. Не отдавая себе отчета в том, что новый хозяин Кремля, прикрывающийся лучшими побуждениями, вновь запускает безжалостное красное колесо, которое на протяжении веков давило любую "контрвласть" на русской земле.

Итоги минувших шести лет говорят сами за себя. Прессе, за исключением нескольких газет, одной радиостанции и интернета, заткнули рот; парламент, очень слабый уже при Ельцине, превратился в палату по регистрации решений Кремля, населенную "солдатиками" путинской партии. Юстиция, пережившая при Ельцине короткий период незавершенных реформ, также находится под давлением исполнительной власти. Регионы послушно маршируют "в ногу". Что касается экономической власти, то она вновь перешла в руки правителя, после того как империя Михаила Ходорковского - самого могущественного из российских бизнесменов - была уничтожена, а ее владения пошли с молотка в результате судебной процедуры, проведенной по указке Кремля. Короче говоря, политическая и экономическая сцена оказалась настолько очищенной, что на ней трудно разглядеть признаки хоть какой-нибудь контрвласти. Если не считать НПО, занимающихся защитой прав человека и сегодня атакованных новым законом, который ставит под вопрос само их существование, инакомыслие в стране стало редким исключением.

Что больше всего поражает в этом стремительном движении к авторитаризму, так это характерная для него логика подавления противника. Она порождает настоящую одержимость идеей тотального контроля у людей из бывшего КГБ, в изобилии представленных в структурах власти в России. Это не просто запах старого режима. Та же грубость и та же мания контроля проявляются, похоже, и в сфере дипломатии. Не скрывая своего желания вернуть верховенство в бывшей империи и культивируя в стране набирающий популярность национализм, путинская Россия делает ставку на силу - в частности экономическую, - чтобы утвердиться политически. Очевидно, что этот новый подход сказывается на ее отношении к Западу, обвиняемому в том, что он-де учит Москву демократии с тайной целью ее ослабить.

Пожалуй, новым в путинском курсе является то, что российская власть отныне отметает любую критику ее посягательств на свободы, прикрываясь странной концепцией "суверенной демократии". "У нас свой путь развития в семье великих наций, мы не нуждаемся ни в чьих уроках", - твердит Владимир Путин. К чему отвечать на вопросы тех, кого заботят "общие ценности", даже если этого требует сотрудничество с Европейским союзом! "Россия отказывается от статуса младшего брата США и ассоциированного члена ЕС, - отмечал во время дебатов на радиостанции "Эхо Москвы" российский политолог Дмитрий Тренин. - У нее отныне только два союзника: нефть и газ".

Испытывающий головокружение от миллиардов нефтедолларов, оседающих в его стабилизационных фондах, Кремль действительно чувствует себя достаточно сильным, чтобы достичь главной цели - самостоятельно вернуться в мировую игру. Чтобы использовать свое преимущество, потрясая газовым оружием и блокируясь с авторитарными азиатскими режимами. И пусть за этой иллюзорной мощью скрывается страна, пораженная коррупцией, насилием и демографическим крахом. Избавленные от контрвласти, способной оспаривать принимаемые ими решения, избалованные легким богатством энергетической "манны", кремлевские "политические повара", похоже, отдаются во власть эмоций и идеологии. Это наглядно показала их реакция на "оранжевую революцию", в которой Россия получила геополитическую оплеуху от ключевой страны ее бывшей империи в наказание за полный отрыв от украинской действительности. То же ослепление, похоже, преследовало их и во время газового кризиса: Россия как будто не понимала, что вредит сама себе, давая Западу повод сомневаться в своей надежности как поставщика энергоносителей.

"Именно ощущение безнаказанности заставляет их упорно идти по этому пути, - говорил в пятницу социолог Борис Дубин. - Ни внутри страны, ни за рубежом никто, похоже, не торопится выступить против этих тенденций. И Кремль продолжает свою линию". Словно откликаясь на этот тезис, один западный дипломат, работающий в Москве, признал, что "у Запада нет охоты наказывать Россию", учитывая ее ключевую роль в таких сложных делах, как иранский атом.